«…Люди так устроены, — говорил Нурис, — что никому в голову не приходит, что он может умереть. Именно он, а не кто-нибудь д

ругой, и именно здесь, сейчас, а не где-то там в другом месте…
Общий прогноз, конечно, сделать можно…Но, вот если я начну предсказывать точно, когда и где определенная лавина сойдет, — значит у меня не все в мозгах в порядке!»

— 1961-1967 — Географический факультет МГУ.
— 1967-1992 — Проблемная лаборатория снежных лавин и селей, Эльбрусская учебно-научная станция МГУ.
— 1978-1990 — Высокогорный геофизический институт, старший научный сотрудник, заведующий лаборатории физики снега.
— 1983, 1986-1988 — Командировки в Северный Афганистан, начальник снежно-лавинной службы «Саланг».
— 1990-1992 — Эльбрусская учебно-научная станция МГУ им. Г.К. Тушинского, начальник станции.
— 1977,1982 — Участник известной Памирской экспедиции МГУ 1977 года с восхождением на пик Коммунизма – 7495м.

                          Отрывок из книги А.А. Кузнецова — «Коробка с визитными карточками»

Он был лавинщиком, специалистом по снежным лавинам. Никто в нашей стране не знал больше о лавинах, чем Нурис. И погиб он в лавине.
Пришел в альпинистский лагерь Ала-Арча на Тянь-Шане невзрачный парнишка, не то казашонок, не то татарчонок. По-русски говорил неважно. Начинающих альпинистов проходило передо мной много сотен, а этот стал моим другом на всю жизнь. Я тогда, руководя альпинистским лагерем, проводил одновременно  орнитологические исследования, изучал птиц высокогорья. Ежедневно приносил в свою палатку добытых птиц, смотрел их желудки и гонады, делал коллекционные тушки. Мальчик заинтересовался моей работой, не отходил от меня, сидел и молча смотрел на мои занятия. Он понравился мне своей скромностью, вежливостью и любознательностью. Когда-то я заканчивал географический факультет, вот и он, посмотрев на мою работу, решил идти на геофак в САГУ (Ташкент). Я ему сказал тогда:
— Если уж замахиваться, Нурис, то замахиваться на большое. Поступай в Московский университет. Это не только лучшие преподаватели, это еще и кулуары.
Нурис приехал в Москву, с первого захода поступил в МГУ и с блеском окончил географический факультет. Хотя специальность он выбрал другую, наши жизни как-то тесно переплелись. Нурис относился ко мне с уважением, как к учителю, а я любил его как сына. Прежде чем что-то сделать серьезное, принять важное решение, он приходил посоветоваться. И так было без малого тридцать лет. Иного близкого родственника не видишь годами и не знаешь о нем ничего, а наша дружба… Не то, наверное, слово — дружба. Наши жизни стали необходимыми и для него и для меня. Я тоже у него кое-чему учился. Виделись мы часто  в Москве и ходили вместе в горах. Мало того, как-то так получалось, что вдруг неожиданно встречались то в Эстонии, то на Камчатке, то еще где.
В Приэльбрусье у него жизнь была непростая. Его дом постоянно  заполняли гости. И зимой и летом (на склонах Эльбруса можно кататься на лыжах и летом). Для тех, кто к нему приезжал, неделя-другая в горах — праздник. Но жить в постоянном празднике невозможно. Такая доброта до хорошего не доводит…
Нурис был, что называется, хорошим человеком. Добрым, внимательным и уважительным ко всем людям. Я думаю, эти черты его характера происходили…от мусульманства. Пусть это не покажется странным, в последние годы, особенно в связи с Чечней, мы воспринимаем мусульман.. несколько иначе, скажем так. Но ислам содержит в себе высокую нравственность. То, что происходит в Чечне, не имеет отношения к исламу. Это вахабизм и исторически укоренившийся в чеченах бандитизм. Об этом мы еще поговорим в другом месте. Нурис не ходил в мечеть и не совершал намазов, но его мать Зайнаб (татарка по национальности)  была правоверной мусульманкой. И от нее все лучшее, что есть в исламе, передалось Нурису. Кроме того, что он был прекрасным человеком, Нурис, в силу своих изумительных способностей, сделался замечательным специалистом.
Как-то я приехал в Приэльбрусье покататься на лыжах. Остановился, конечно, у него в Высокогорном геофизическом институте. Год выдался снежный, без конца шли лавины, были и жертвы. Нурис прогнозировал ход лавин и на основе этих прогнозов давал рекомендации, руководил спасательными работами. Домой он приходил поздно и поговорить нам никак не удавалось.
За одно лето он с друзьями установил на пути лавин арматурные вышки. На каждой из них на разных высотах — датчики, которые включаются автоматически при сходе лавины. Они передают информацию о лавине в лабораторию, оборудованную электронными самописцами. И вот когда лавинная опасность для жителей Терскола, турбаз и альплагерей миновала, мы, наконец, сели с Нурисом перед этой аппаратурой.
Я рассматривал самописцы, напоминающие электронно-вычислительные машины. В них что-то гудело, пощелкивало, мигало разноцветными лампочками. Колебались на циферблатах стрелки.
— И все это ты сам придумал? — спрашиваю я Нуриса, с уважением разглядывая сложную аппаратуру. Я ничего не понимаю в технике.
— Ребята помогли, один бы я ничего не сделал. И теперь мы знаем, на какой высоте какая сила удара у лавин, как убывает эта сила по мере удаления от склона, как меняются ударная сила лавины и ее воздушной волны в зависимости от состояния снега, времени года, от высоты снежного покрова. Мы получаем полную информацию о том, что происходит внутри лавины.
— Кто-нибудь раньше додумался до этого?
— Нет. Могу с уверенностью сказать: нигде еще такой установки не было. Это мы придумали.
Я тогда вновь порадовался за Нуриса. Были у  него Хибины, Якутия, Камчатка, много самых разных гор и целеустремленного труда. А потом Нурис защитил кандидатскую диссертацию.  На 21-м этаже МГУ рядом с научными руководителями Нуриса сидели мать Зайнаб, сестра Зульфия и братья-трактористы Сагит и Нурмахамат, приехавшие из далекого узбекского городка Газалкента. И конечно присутствовало много альпинистов.
А тогда мы сел, и с ним друг против друга с пиалками в руках и он стал рассказывать о впечатлениях последних дней.
— Когда положение стало угрожающим, мы решили закрыть на замок все турбазы и гостиницы и никого не выпускать. Так и сделали. На третий день среди туристов “Терскола”, “Чегета” и “Иткола” стало назревать что-то вроде бунта. Люди приехали кататься на лыжах, затратили на это деньги, а их держат взаперти! Но тут как раз и началось…Лавины пошли одна за другой. Тот, кто оставался в помещении, не пострадал, остальных… Только троих откопали живыми.
— Ты помнишь, чтобы когда-нибудь здесь было столько же снега, как в этом году? — спросил я.
— Снега бывало и больше. Плохо другое — он лег на образовавшийся слой глубинной изморози и превратился под ветром в снежные доски. Это и создало лавинную опасность.
— Вы ведь стреляли?
— Конечно, стреляли и много лавин спустили. Но все же не спустишь.
В дверь заглянул наш общий друг Юра Аруюнов, тоже лавинщик. Он потом погиб при восхождении на пик Коммунизма, где мы были все вместе.
— А вот ты где, Саня, и бабай тебя чаем поит.
— Заходи, Юра, заходи! — обрадовался Нурис.-  Ты не думай, у нас все есть. Но Сан Саныч предпочитает чай.
— Пиалку выпью, — согласился Юра, — А вечером уже засядем основательно. Как тебе, Санечка, наш снежок?
Ответить я не успел. Нурис и Юра подняли вдруг головы и прислушались. Я тоже услышал отдаленный грохот. Нурис стремительно вскочил и бросился к самописцам. Мы за ним. Оказалось, сошла экспериментальная “домашняя” лавина, и приборы ее записали.

И вот теперь мы сидим уже за другим столом и не за чаем. На краю его лежат на красной подушке ордена и медали. Два советских ордена, один афганский и несколько медалей.
— Он дважды спасал меня, — говорил Сергей Овчаренко, пятидесятилетний крепкого сложения человек, одетый в пятнистую куртку десантника. В Афганистане Сергей был инженером автодорожного туннеля на перевале Саланг. — Нурис приехал проектировать в горах ЛЭП — линии электропередач. Он и не обязан был заниматься лавинами на Саланге, но когда увидел, что там творится, не мог не вмешаться.
В зиму 1982-83 годов высота снега  у туннеля достигала 12 метров. За зиму сошло 120 лавин и только на нашем участке в них погибло 60 человек. Мост снесло в 600 тонн весом. Никакой защиты от лавин у туннельного поселка не было и никто не хотел ничего знать — стихийное бедствие и все.
— На какой высоте поселок? — спросил я.
Кроме нас с Сергеем за столом сидели жена Нуриса — Людмила Васильевна, трое его сыновей и Михаил Александрович Богомолов. На Саланге не был только я и ребята.
— 3500. Нурис, как увидел все это, поехал в Кабул к нашему начальству, пошел к армейскому, добился права читать лекции в частях.. Он объехал все окрестные посты, роты и батальоны, рассказывая о лавинах и показывая слайды. Начальство стало на дыбы по-черному: жили без всякой противолавинной службы и проживем. Началась странная борьба — с одной стороны Нурис, всего навсего энтузиаст-одиночка, который и денег-то не получает за эту работу, с другой — наши дубаки из дорожного главка и армейское командование.
Он удивлял меня своим спокойствием и уверенностью в победе. Не бегал, не суетился, не кричал. Мы там все бешенные, мы черти. Я тогда впервые от него услышал: “Сережа, Аллах велик, он все видит, он всем воздаст. Жизнь заставит, никуда от этого не денешься. Засыпет в очередной раз человек десять-двадцать, начнут разбираться, а тут мои докладные, письма, рапорты, предупреждения…Людей жалко. Поэтому я и доказываю, объясняю без конца”.
Люди стали к нему прислушиваться. А как же?.. Он говорит, ребята, завтра вот здесь пройдет лавина. И на следующий день она срывается. Особенно в него поверили работавшие у нас афганцы. Нурис ни от кого не скрывал своей информации. Узбекский знает, казахский знает и по-афгански сразу заговорил.
— Как и по-английски в свое время, —  вставил Миша Богомолов, ученый-геолог из МГУ и горнолыжник. Он побывал в Афганистане еще до этой войны, знает несколько языков, в том числе и афганский. — Я удивлялся, как быстро Нурис освоил английский.
У меня было такое чувство, словно от меня отвалился кусок моего существа, не только часть моей жизни. Миша такой же давний друг, как и Нурис, наверное и ему сейчас представляется, что жизнь мы прошли втроем. Хотя, конечно, это не так. У Нуриса, кроме нас было немало друзей и дружная, незыблемая семья. Напротив меня сидит Людмила Васильевна, его жена и университетский математик. Сидит, слушает молча. Держится молодцом.
— Афганцы говорят начальнику контракта, что надо ставить над поселком противолавинные сооружения, — продолжает свой рассказ Сергей. — А он:” Откуда взяли?” — “Инженер-лавинщик сказал”,- отвечают. А тот нас с Нурисом готов в порошок стереть. Пригрозил мне: “Посадим снайпера и спишем на потери”. Обстановка напряженная. Бесконечные бои идут на входе и выходе из туннеля; с пика, где наш секрет стоит, моджахедов поливают; на самой дороге бои чуть ли не каждый день, а мы с Нурисом со своими лавинами. Им наплевать, что в нашем поселке от лавин погибло больше, чем от боев. Они за это не отвечают. А вот теперь приходится отвечать.
16 марта 1984 года Нурис поднялся с нашей дорожной базы Хинжан, что на сорок километров ниже по дороге в сторону Союза. А у нас снег валит, метель, машины с трудом пробираются. Посмотрел кругом и говорит: ” Завтра ждите”. Пошел к начальнику опергруппы, предупредил, что завтра на туннельный поселок сойдет лавина, надо немедленно принимать меры, сказал какие. Полковники похихикали и спать легли. Солдаты до поздней ночи толкали машины, поэтому, к счастью, подъем перенесли с шести утра на семь. В половине седьмого сошла лавина. Все, кто был снаружи, вне дома, вне казармы, все погибли. Один я чудом спасся. Да не чудом, а благодаря Нурису.
Я вышел из дома, чтоб поднять вентиляционщиков-афганцев, они рядом жили. Пора было запускать туннель. Метель, голова трещит, лег только в четыре утра, затор был. Выхожу и вдруг вижу летит мимо меня лопата. Машинист электростанции чистил входную дверь в ДЭС, так его впечатало лавиной в скалу. Его лопата. А я только несколько шагов сделал вдоль стены, хорошо, за угол не успел завернуть, а то бы и меня на стенке раздавило. Удар мощнейший и ничего не помню. Меня засыпало снегом вдоль стены. Потом мы с Нурисом смотрели, метров 5 надо мной было.
И тут началась борьба за жизнь. Слышу голос Нуриса: “Надо шевелиться. Шевелись, шевелись… Не давай снегу слеживаться.”. А дышать уже нечем. Но Нурис говорил, в лавине человек погибает не от удушья, а от безнадеги. Надо действовать. Я прикинул, что дверь в дом в трех-четырех метрах должна быть и стал пробиваться к ней. Барахтался, барахтался, а в ушах слова Нуриса: “Не сдаваться, бороться за жизнь. Не давай снегу слеживаться. Шевелись, шевелись, шевелись…” Напряжение такое, что после этого у меня грыжа образовалась.
— Снег только свежевыпавший? — спросил я.
— Конечно. Если бы мокрый — все В лепешку. Один куб — тонна. По нурисовым подсчетам сошло около 300 тысяч кубов снега. И свежий тоже быстро уплотняется.
И вот слышу, как Нурис мне говорит: “Сережа, пробьешься, недалеко. Только не лежи. Шевелись”. Сантиметр за сантиметром продвигаюсь. И вдруг сунул руку вперед, а она провалилась. Вдоль руки воздух пошел. Дыхнул и понял: спасен. Я был уже в тамбуре.
Я слушал Сергея, а передо мной вставала совсем другая картина. На памирском леднике Фортамбек мы сидим в промерзлой палатке, скорчившись в спальных мешках. Ночь. Горит огарок свечи. Из потрескивающей рации хриплый, усталый голос Нуриса: ”Вытаптываем полосу для вертолета. Ребята за пределом сил. Пришли с телом Арутюнова. Сделаем, что сможем”.
Где-то там, над нами, на высоте 6200 метров, где и дышать-то нечем, ребята после тяжелейших спасательных работ, совершенно обессилевшие, утаптывают снег для того, чтобы утром посадить вертолет и снять с фирнового плато ректора МГУ Рема Викторовича Хохлова, нашего товарища, заболевшего горной болезнью на пике Коммунизма.
— Да, твое счастье, что снег был свежим, — вернул меня к действительности Миша Богомолов. Поседел он, поседел… Тогда волосы и борода у него были пшенично-желтого цвета, а теперь стали стальными. — Как Нурис ходил по свежему снегу! Как Бог! Есть слалом, есть скоростной спуск, теперь вот фристайл, но искусство ходить по целине, я вам скажу… Никто так не мог. Я пробовал за ним спускаться по целине и всегда оставался позади. По любому глубокому снегу он шел на скорости и не попадал в лавину. Он от нее мог уходить.
Людмила вздохнула и сказала:
— Ребята за ним ходили. Роман хорошо шел по целине. Нурис знал, когда это опасно, а когда можно.
Присутствовавшие сыновья Нуриса — студенты Роман, Тимур и школьник Эльдар — молчали, когда говорили старшие.
— И второй раз он меня спас, когда я был уже совсем за гранью, — продолжал Сережа. — Авария у меня случилась в тоннеле. Один полковник запустил две встречные колоны. Малые машины в туннеле расходятся, но когда идет КАМАЗ и навстречу ему здоровнный КРАЗ…Зацепились, никак не могут разъехаться. Набился полный туннель. Угарный газ коварный, ничего-ничего и вдруг отключается человек. Погибли ребята, 64 наших и несчитанные афганцы, их за триста. Шесть следователей меня допрашивали, пугали расстрелом. Мне в отпуск ехать, полтора года не пускали, и тут меня обвинили в воровстве. В туннеле стояли сварочные аппараты, накануне моего отъезда они пропали, кто-то толкнул их духам. И вот стукнули: Овчаренко толкнул, едет в отпуск, деньги нужны. Начальник контракта говорит: “Придется тебе вместо Москвы ехать в прокуратуру.” Я его как схватил…Еле оттащили. Я уже невменяемым стал. Ребята закатали меня в ковер, потом дали стакан водки.
Когда приехал в Кабул и пришел к Нурису, он испугался, не узнал меня. Седая бороденка, бешенные глаза…Да… На всю жизнь…, — опустил Сергей лицо в свои ладони. — Он вернул меня к жизни, — поднял Сережа голову. — Просто спас. Я бы убил кого, или в психушку… Он перенял мои беды на себя. Обладал таким даром. Выкладываешь на него, он воспринимает,  переваривает и возвращает тебе обратно так, что ты вдруг видишь, что все не так уж и безнадежно. Всякие там Карнеги — ложь, они учат как понравиться, как притворяться, а Нурис был всегда искренен. Спокойно, логично, по доброму все разложит, разберет и уходит от тебя нервное напряжение, бешенство, ненависть. Становишься другим человеком. И не я один к нему приходил, там многие кормились его биополем. Как же, наверное, было ему тяжело… Но он был железный мужик.
Железный… Он просто умел владеть собой, думал я. А душою был раним. Помню, Люся пришла ко мне в Зоологический музей. Недели две прошло , как мы вернулись с Памира и после гибели Хохлова. И говорит: “Не знаю, что с ним делать, Александр Александрович. До сих пор кричит по ночам, вскакивает. То с Юрой разговаривает, то с Хохловым.
— Нехорошо…Я полагал, у него нервы крепче, чем у нас всех.
— Кроме вас с Мишей и Бориса, у него не было ближе друга, чем Юра. А Рем Викторович был для него просто Богом. Он его очень любил.
(Что интересно, и Рем Викторович Хохлов, ректор МГУ, мой ровесник и человек, стало быть, много старше Нуриса, тоже любил его. Этому я свидетель, видел в горах как он относился к Нурису). Было за что его любить. Я учился у него доброжелательности и умению владеть собой, учился терпимости и мужеству.
Железный… Не забыть его лицо после возвращения со спасательных работ на Памирском плато. Тогда у многих, ребят руки были поморожены, кто ботинки не мог надеть, кто ложку ко рту не мог поднести. Потухшие глаза, застывшее на лицах страдание. Все потеряли по 15-18  килограммов веса, стали черными скелетами. А Нурис почему-то опух. Я фотографировал его тогда. Опухший старик. Но надо было идти за телом Юры Арутюнова, опять на 6200, все начинать сначала. Не многие на это решились, а он пошел.
Заговорила Люся.
— Я часто представляла его сидящим на этом диване в окружении внуков. Располневшего, с седыми усами, с его доброй улыбкой.
Все жены работавших в горах всегда боялись за своих мужей, а я была уверена, что с Нурисом ничего случиться не может. Он умел все взвесить, рассчитать, предусмотреть. И вот — на тебе…
После небольшой паузы заговорил Миша:
— Да уж… Не было на свете человека, который знал бы лавины лучше его. На его работе он тысячу раз подвергался опасности угодить в лавину и всегда…- Миша обернулся к среднему сыну Нуриса — Тимуру. — Ты был там, Тима. Скажи, как это… Что произошло.
Тот вопросительно посмотрел на мать. Она согласно кивнула.
— Он спускался на лыжах с Эльбруса с двумя американцами, — проговорил молчавший до сих пор Тимур. — С Кругозора. Совсем внизу уже, на виду Азау, есть узкий кулуар. Крутой. Там только боковым соскальзываним идти. Один американец испугался, сказал, что пойдет кругом. И когда папа с другим американцем вошли в кулуар, подрезал снежный карниз. Лавина небольшая, но сорвала камнепад. Их побило камнями.

— талантливый гляцилог-лавинщик
— горнолыжник
— альпинист
— прототип героя повести В.Санина «Белое проклятие»

Нурис Арыпханович Урумбаев — погиб в лавине №39, Приэльбрусье — 28.01.1992