Памяти Сергея Ляхимца
Вот и прошло 25 лет.
Я смотрел на него. Он смотрел в глаза мне. И тут его убило прилетевшей сверху лавиной.
Некоторые события делят жизнь на «до» и «после». Это было одно из них. Не потому, что я был на грани – по разным поводам эта грань подступала ко мне несколько раз. А потому, что все последующие годы я не понимал, и не понимаю этого до сих пор — почему лавина убила его. Меня — оставив в живых. И этот вопрос не имеет ответа.
Ещё долго мучил вопрос — почему после зимних Хибин, Урала, Кавказа, Памира, Алтая, Тянь-Шаня, Памиро-Алая и прочих горных систем — в «домашних» Карпатах у меня тогда не сработало чутьё на опасность. Почему после чемпионатов Союза по альпинизму, после «шестёрочных» стен и вершин-семитысячников мы с Серёгой попали в лавину на игрушечном для обоих Боржавском хребте. Но эти «почему» уже имеют ответы. И я их дам.
Январь 1994 года. Неделя до лавины.
У меня скитурное снаряжение появилось в 87-м, и к 94-му я уже изрядно походил в нём по Кавказу, включая восхождение и спуск на лыжах с Эльбруса. Поэтому к предложению поскитурить в Карпатах отнёсся со скепсисом.
Но он убеждал: «Я был в прошлом году на Боржаве! Там замечательно! В Воловце встретит Жека – он знает район, поехали!»
Что такое Боржава, я понятия не имел. Но знал, кто такой Жека. И, конечно, поехал.
… Если б я мог тогда знать, чем окончится для нас эта история…
День до лавины.
Современным фрирайдерам знаком путь к подножию горы Гемба в Карпатах – на станции Воловец сесть в такси, и через 25 км выйти в селе Пилипец (через перевал от Подобовца — чуть короче). Но в 94-м, когда Пилипец был местом абсолютно глухим — горнолыжных подъёмников там не было ещё и в помине — путь лежал только через местный автобус. И встретивший нас на вокзале Женя Чизмар, для ближайших друзей — просто Жека, сходу сделал чисто спортивное предложение – пройтись до точки базирования на лыжах. Вдоль хребта. Траверсом.
Какими буераками и гребнями провёл нас тогда Жека – понятия не имею. Но минуя леса, спуски, подъёмы, часов через пять мы пришли к занесенной по крышу маленькой хатке под горой Гемба.
Жека с удовольствием рассказал, что в этом полностью оторванном от цивилизации месте он с 70-х годов проводит свой альпинистско-туристский досуг. Летом хатой пользуются пастухи, а зимой – Жекина компания из Мукачево. Он с друзьями и поддерживал хату в пригодном для житья состоянии.
И тут наступила пора простановки акцентов, дабы никто не повторял наших ошибок.
Главное. Основное. Что и привело в результате к трагедии. Мы с Серёгой НЕ ОТНОСИЛИСЬ К КАРПАТАМ СЕРЬЁЗНО.
Именно легкомыслие потянуло за собой мои личные следующие ошибки — я НЕ ИЗУЧИЛ район своего пребывания и НЕ ВЗЯЛ с собой карту.
А в сочетании с тем, что Жека провёл нас двадцатикилометровым марш-броском вдоль хребта, а не стандартным маршрутом по сёлам, я понятия не имел о правильном пути спуска. И это обстоятельство сыграло в истории свою злую роль.
*****
Боржавский хребет произвел на меня неизгладимое впечатление. Здесь не было ледников, скальных пиков и стен. Но в миниатюре это чем-то напоминало настоящие горы – маленький цирк под горой Гемба (цирк – одна из форм горного рельефа), граница леса, альпийская зона с ослепительно белыми склонами. Хребет, гребни… И ни души. В то время зимой в это ущелье не заходил просто никто.
Мы скатывались с вершины Гембы, прыгали с перемычки, обкатывали гребни и зону леса, которую Жека называл в шутку Швейцарией (именно здесь потом поставят подъёмники). У Серёги была эйфория. Он весело сбивал лыжами нависающие над цирком карнизы под Жекино ненавязчивое бурчание: «К горам нужно относиться серьёзно…». В ответ раздавалось: «Ну Же-еня, что тут может случиться, это всего лишь Карпаты!» — и мы с Жекой до сих пор вспоминаем этот их диалог.
Два часа до лавины. Воскресенье, 30 января.
Откатав воскресных полдня, мы съехали к хате – проводить Жеку, ему нужно было возвращаться в Мукачево. Обедали под треск дров в «буржуйке», травили альпинистские байки и благодарили Жеку за то, что открыл нам этот чудный уголок «домашних» Карпат.
Женя вщелкнулся в лыжи и укатил вниз по ущелью. У нас Серёгой билеты на поезд были на завтра. И он предложил: «В прошлом году я просмотрел гребень в соседнем ущелье, пошли с него съедем?». Так мы вышли вверх.
Боржавский хребет встретил нас ветром. Я надел ветрозащитную маску и полностью запаковался в гортекс. Серёга облачился в пуховку (которую снимет перед последним в своей жизни спуском).
И я не знал, что делаю последнюю фотографию в его жизни.
Пятнадцать минут до лавины.
Теперь внимательно отнесёмся к деталям на фото.
1) На левом ботинке у меня видна белая полоса – это облепленный снегом страховочный стреп, предотвращающий потерю лыж при отрыве (так в лавине я сохраню лыжи).
2) Руки вдеты в темляки палок, хотя при фрирайде их не рекомендуется надевать, чтобы в критических ситуациях сохранить руки свободными и не получить травм. Но мои палки имели предохранители в рукоятях (австрийские Brückl). Темляки отщёлкивались при нагрузках. И это обстоятельство, возможно, мне спасло жизнь.
Мы прошлись по хребту и оказались над следующим цирком Боржавы. Он отмечен на картах как «Урочище Кривые пути», но это я узнаю потом. Зимнее солнце катилось к закату – был четвёртый час дня.
У нас был достаточный опыт, чтобы не творить явных глупостей.
Стартовали по абсолютно безопасному гребню. Благополучно доехав до леса, задались вопросом – то ли ломиться в кусты и деревья, то ли спуститься в долину по кромке растительности. Решили, поедем по кромке — вон как раз виден проезд между группой деревьев…
И это была западня. Её невозможно было увидеть. Её можно было лишь заранее знать. Я увижу эту западню в мае, когда вернусь сюда при растаявшем снеге. А тогда…
*****
Я ехал первым. Сначала полутраверсом, потом – вниз, в проезд меж деревьев. И вдруг резко ощутил странное поведение лыж. Они стали зарываться вглубь снега и мышцы ног заработали совершенно иначе…
(… Это отложенное в мышечной памяти и на подкорочном уровне ощущение спасёт мне жизнь через пять лет, на скитурном маршруте Haute Route в Альпах. Но тогда, на Боржаве…)
Лавина.
… раздался громкий хлопок. Классический. Описываемый во всех учебниках альпинизма. Я остановился мгновенно, развернув корпус и задрав голову вверх. Метров на 30 выше находился Серёга. И из-под носков его лыж поперёк склона уходила снежная трещина – линия отрыва лавины.
У меня под ногами будто тронулся стоявший до того эскалатор. Я упал, завалившись на бок головой вверх. Склон поехал.
Из-под Серёгиных ног опора тоже ушла. Упав, он заскользил вниз на верхнем крае снежного пласта, в центре которого лежал я.
Вокруг ломалась поверхность, вздыбливались снежные блоки. «Скорость трамвая» — мелькнуло идиотское сравнение в голове. Дно долины вот – рядом! Доедем!
Мы оба знали, что делать. Нужно пристально следить друг за другом. Если кого-то присыплет, нужно засечь точку исчезновения и следить за её траекторией. Чтобы после остановки сразу копать в этом месте. Именно поэтому я неотрывно смотрел на него. А он смотрел в глаза мне. При этом моё положение было принципиально опасней – посреди затягивающего меня в своё нутро снежного пласта. Серёга же находился на его верхнем крае, в относительной безопасности. Но тут произошло фатальное…
Весь снежный склон выше, до самого гребня, утратив опору (которая уехала вниз вместе с нами), оторвался, и, набирая скорость по уже оголённой и «зализанной» нашей небольшой лавиной поверхности, понёсся вниз, догоняя наш пласт.
(Потом я в который раз от корки до корки перечитаю книгу исследователя лавин М.Отуотера — «Охотники за лавинами», в надежде найти термин «вторичная лавина». Но везде это называлось «вторая». Вызванная сходом первой. Это именно то, что произошло в нашем случае)
*****
Для понимания происшедшего я проведу аналогию с ДТП. При ударе быстро движущегося автомобиля сзади в медленно движущийся у переднего деформируется багажник. У заднего задирается вверх капот. Максимальные деформации и нагрузки – в точке удара.
… Так вот в точке удара быстрой лавины в нашу «медленную» лежал Серёга.
*****
Он получил удар в спину. Снежная масса при ударе верхней лавины в нижнюю вздыбилась и встала волной.
Его подбросило вверх. Только в этот момент он оторвал свой взгляд от меня – в глазах вспыхнуло удивление. И всё… В тот же миг его завернуло в рулон вздыбившейся снежной волны. Фронт которой через миг ударил в меня. Я успел сделать лишь безуспешную попытку «напрыгнуть» на примерно полутораметровый несущийся на меня снежный вал. Но получил удар в грудь. После чего последовали сальто назад и неконтролируемый полёт в толще снега
*****
Через несколько секунд всё окончилось.
Я лежал на спине, лицом вверх, слегка присыпанный снегом.
Точка «ноль». Рубеж «ДО» и «ПОСЛЕ».
Палок на руках не было – их оторвало. Сработали предохранители в рукоятях.
Отплевавшись от снега и поработав руками, я поднял верхнюю часть туловища и крутанул головой. Я сидел в центре большого, растёкшегося по дну ущелья лавинного выноса.
Быстро откопал ноги, но встать не смог – страховочные шлейки уходили вглубь к оторванным от ног невидимым лыжам, которые стали для меня якорем. Отщелкнул шлейки, встал…
«Серёга!» … Тело сбрасывало адреналин. Было абсолютно полное ощущение фана – Серёга где-то рядом должен также отплёвываться, подниматься на ноги и доставать лыжи из снега. И мы сейчас оба будем нервно с ним хохотать над самим фактом попадания в лавину – и где?? В Карпатах?!? После кавказов-памиров?? Ха-ха!
«Серёга!!» В ответ – тишина…
«Серёга!!!»… Тишина… Я стоял на снежном выносе, с каждой секундой всё отчётливей ощущая фатальность только что происшедшего. Он не может ответить…
Через мгновение я уже бегал по лавине и разбивал её поверхность выдернутыми из снега лыжами. На перегибах, у деревьев – везде, где Серёга мог зацепиться.
*****
Лавинный вынос разделился на два рукава.
Первый, в который я был выброшен ударом лавины, разлился по дну ущелья. Второй, сделав поворот почти на 90 градусов, ушёл в идущий по краю долины V-образный каньон. Где искать??
Если вам сейчас пришла мысль о современном лавинном снаряжении, напомню — это был 94-й год. О лавинных датчиках мы слыхали тогда как о недостижимом капиталистическом чуде (о лавинных шнурах поговорим в другой раз). А лавинные зонды советских времён (в стране тогда иных не было) представляли собой метровые стальные стержни, свинчивающиеся между собой в 2-х-3-х метровые конструкции. На восхождения и в походы их не брал никто. Никогда. Ими пользовались только при проведении спасработ.
Содрав кольцо, в качестве лавинного зонда я мог бы использовать палку. Но палки были погребены в толще снега.
«Серёга!!!» … Я с яростью бил лыжей разные части лавины и меня преследовало наваждение – вот сейчас где-то вздыбится снег, над поверхностью покажется его голова, и он отзовётся. Но его не было.
*****
Именно так это и происходит. Переход из состояния «ДО» в состояние «ПОСЛЕ» через роковую черту. Мгновение – и ты уже в новой реальности. И не можешь провернуть назад ни пространство, ни время.
*****
Ты знаешь — если пострадавшего не отрыть в первые 15 минут, шансы извлечь человека живым падают с катастрофической быстротой. Но ты в это не можешь, не хочешь (!) поверить. Ты веришь в чудо. В образовавшуюся воздушную полость, в которой он лежит, тебя слышит. Ждёт помощи. И знает, что ты его откопаешь. Обязательно откопаешь. Что будешь копать, пока не найдёшь.
… и я орал. Чтобы морально его поддержать, придать ему сил. Чтоб он слышал — я здесь. Что ищу. Что обязательно откопаю… И лихорадочно бил и бил лыжей снег… не зная, что он уже четыре часа как мёртв.
Четыре часа после лавины.
Полная темень. Первый раз я сел на снег. Мысли неслись со стремительной быстротой. Стало ясно — сам я его не найду. Нужны лавинные зонды. Шеренга людей. Тщательное зондирование огромной поверхности. Жека. Друзья-альпинисты. Осколки спасательной службы – она после развала Союза хоть существует вообще?? Нужна полноценная поисковая операция. Где я вообще нахожусь?? Серёгу, который был здесь год назад, уже невозможно спросить. Куда ведёт это ущелье?? Жека уехал от хаты – значит там правильный спуск. Но хата стоит в СОСЕДНЕМ цирке, за гребнем! Куда приведёт меня ЭТА долина, если я ЗДЕСЬ пойду вниз?? Так… Тебе нужно к хате. Там – правильное направление спуска. Там – фонарь. Деньги. Вещи. Там телефоны друзей в записной книжке… Там вообще всё!!
… Но мозг сжимали жесткие клещи — пока я ору, он меня слышит. Верит. И держится благодаря моей моральной поддержке. А ощутив, что я ушёл, бросил (?!) – умрёт. И эта мысль рвала в клочья.
Я не мог его бросить. Понимая при этом, что лишь криком спасти невозможно…
*****
Это было одно из сложнейших решений, когда-либо принятых в моей жизни. Уйти с лавины, в которой находился мой друг.
Я уходил, оборачиваясь много раз. Мучительно, будто рвал внутри жилу. Несколько раз порываясь вернуться. «Нужно ещё вон там прозондировать лыжей! Или там… Стоп!! Ты долбишь снег уже четыре часа! Без зондов найти невозможно! Нужно идти за подмогой…»
… «Серёга, вернусь!! Обязательно!! Продержись только!!»
*****
Абсолютное одиночество, полная темень и зловещий шум ветра в кронах деревьев. Непонимание, где ты вообще. И давящая психику мысль: «Ты его не нашёл!!.»
Глаз различал только белое с чёрным. Белый снег. Чёрные силуэты деревьев. И чёрное беззвёздное небо.
Страх лавины на тот момент был животным. Мысль перевалить гребень по светлой безлесой зоне была отвергнута пережившим стресс мозгом напрочь. Я лез вверх в черноту леса.
Через некоторое время склон пошёл вниз. Но после спуска я увидел перед собой подъём следующий. Это был шок. И очередная точка принятия сложных решений.
Теперь, спустя много лет, я знаю, что гребень, отделяющий урочище Кривые пути от цирка с Гембовской хатой расходится надвое. Но тогда, перед подъёмом на очередной склон, мысли вновь понеслись …
«Это отроги… Сколько их?? Два? Три? Четыре??. Сколько времени ты потратишь на их преодоление по снегам?? Ты вообще найдёшь хату в полной темени??»
Я стоял в узкой долине ручья меж отрогами. И в мозгу шёл внутренний лихорадочный диалог, в форсированном режиме обрабатывающий «за» и «против».
— Ты теряешь драгоценное время! Нужно вниз!
— Куда вниз?? Куда выведет ЭТА долина, если правильный спуск – от хаты??
— У тебя нет фонаря, денег… Что ты будешь делать без фонаря, в темноте, на спуске, в лесу?? Куда попадёшь в результате??»
…
— Перелаз через гребни по колени-бёдра в снегу – трата времени… Серёга в лавине… Валить вниз! Без фонаря. Без денег. Неизвестно куда…
… И я повалил вниз.
*****
Как у меня остались целы глаза в черноте ночного зимнего карпатского леса — мне не ведомо до сих пор. И если стволы я ещё как-то мог различать, то ветки были невидимы. Они драли лицо. Мысль надеть горные очки была отметена напрочь – в них я был бы слеп.
«Нужно забирать вправо – там наша долина, там ехал вниз Жека…», и я забирал вправо по склону.
… Потом я узнаю, что если бы шёл просто вниз – имел бы шанс свалиться в Шипотский водопад. А тогда — интуитивно забирал вправо. И попал на заснеженную пастушью дорогу, ведущую в село Пилипец.
*****
Около половины десятого я ввалился в первый же встреченный дом. Мария, Васыль, маленькие тогда их дочки Таня и Ира… С тех пор уже четверть века меня принимают там как члена семьи. Но тогда с безумным взглядом я требовал у них телефон. Оказалось, в Пилипце нет телефонов. Вообще. Нет телефонного кабеля. Нужно идти на ж/д станцию Воловец. Около пятнадцати километров, если через перевал на Подобовец… И я пошёл.
В Подобовце уже не горели окна домов. Через спящее село я вышел на асфальт дороги Воловец-Межигорье. И в пластиковом вибраме с лыжами на плечах пошёл по ней в Воловец.
«Что ты будешь делать в Воловце среди ночи?? Без денег?? Чьи телефоны ты помнишь на память??» — тысяча вопросов роилась в воспалённом мозгу. Я их отметал. Там разберусь. У меня была цель – Воловец. Я шёл к цели.
На пути до перевала, отделяющего Межигорский район от Воловецкого, меня не обошла ни одна машина. Жизнь горного Закарпатья четверть века назад замирала с наступлением темноты.
За перевалом через некоторое время впереди возник свет – это была одиноко стоящая при дороге гостиница «Смерічка». В ней светились окна первого этажа – банкетный зал.
Я поднялся на цоколь, прильнул к стеклу окон… и увидел то, во что невозможно было поверить…
7-8 часов после лавины.
За длинным столом сидела дюжина человек. Винные бутылки, бокалы. Это были французские гиды, спасатели, во главе с легендой французского альпинизма Жаном Клодом Мармье – но об этом я узнаю чуть позже. А тогда я остолбенел от иного.
Спиной ко мне сидел Виктор Грищенко. Тренер Серёги. МСМК по альпинизму. А рядом с Грищенко, в полупрофиль — Лёша Гончаров. С которым я в 80-е ходил в связке.
Это был один шанс из тысячи. Из десяти, из ста тысяч. Встретить тех, кто тебе сейчас нужен. В глухом карпатском лесу.
На резко открывшуюся дверь повернули головы все. Вид вломившегося в зал человека в горной экипировке в двенадцатом часу ночи ничего хорошего не предвещал.
«Коля, ты??» — Грищенко в изумлении встал.
«Витя, выйди…» — я смог сказать только это.
За Грищенко из зала вышли встревоженные Лёша с Мармье.
«Серёга в лавине. Ляхимец…».
«Чтоооо??!!»
*****
Через пять минут я сидел на стуле в гостиничном номере. В трусах. И в Лёхиной запасной сухой майке. С оконных карнизов, спинок кроватей и вешалок свисала моя одежда — после многочасовой пахоты по снегам она была мокрой насквозь.
Я рассказывал. Грищенко не находил себе места — он в альпинизме Серёгу взрастил. Лёха сидел, слушал молча.
*****
… Через девятнадцать лет Грищенко в паре с Витей Багметом погибнет на той же Боржаве. В том же ущелье. Недалеко от места Серёгиной гибели — так злодейски распорядится судьба.
*****
Но тогда… в ночь с 30 на 31 января 1994 года, Грищенко нервно ходил по гостиничной комнате. Слушал меня. И планировал наступающий день. С французами. На поиск. С рассветом.
Утро после лавины.
Бессонная ночь. Разговоры. Рассвет.
«Витя, найди мне палки!!» — я нависал над Грищенко и с безумным взглядом ходил за ним по пятам. Спорить со мной было бессмысленно. Работать на скитуре без палок я бы не смог, потому преследовал Грищенко до тех пор, пока он с администратором не нашёл в одном из чуланов для меня старые горнолыжные палки.
Лавинных зондов у группы Мармье не было. Грищенко организовал гидам-спасателям ознакомительный тур — они приехали в Украину без спецснаряжения. Из Франции привезли лишь снегоходы Yamaha, на которых и ездили по Карпатам.
Работники гостиницы выстрогали нам несколько деревянных шестов, которые должны были заменить зонды.
Лёха уехал в Воловец – поднимать друзей и спасслужбу.
А мы, сев на снегоходы по трое, двинулись вверх.
*****
Ущелье встретило нас плотным туманом. На снегу я нарисовал схему – хребет, хата, наш цирк, соседний. «Лавина вот здесь» – тыкал я палкой в рисунок. При наличии видимости я мог бы всех провести через верх – зрительная память записала маршрут в голове. Но идти в туман на незнакомый хребет было безумием – с этим были согласны и французы, и Грищенко. Нужно было найти вход в соседний цирк снизу. Но откуда я в полной темноте вчера вывалился и как попал в Пилипец – показать, конечно, не мог. Бросив снегоходы, мы рассыпались по лесным склонам – искать вход в цирк с лавиной.
*****
Через пару часов один из французов по рации сообщил, что нашёл «big avalanche». Но, оценивая масштаб лавины и её состояние, считает, что шансов найти пострадавшего живым нет…
Француз. Спасатель. Голос в эфире был профессионален и сух. Меня же его слова просто резали.
*****
«Серёга, я вернулся…» — это то, что провернулось у меня в голове, когда я вновь встал на поверхность лавины. Тема предательства – ухода с лавины, выворачивала меня все прошедшие сутки. Всё ли возможное я сделал вчера? Рацио говорит сухо, что француз прав — шансов практически нет. Но вера не подчиняется рацио. Ты по-прежнему представляешь воздушную полость под снегом. Лежащего и ждущего тебя там Серёгу. Который вот сейчас слышит, что по поверхности уже ходит много людей, и его сейчас откопают. Он понимает, что их привёл я — я ведь не мог не вернуться… Я не мог предать…
«Серёга, я вернулся… Я обещал…»
*****
Мы бродили по лавине и бессистемно тыкали в её поверхность шесты. Которые с трудом входили в смёрзшийся уже за ночь спрессованный снег.
Всем стало ясно: шесты – профанация. Нужно проводить полноценное классическое зондирование двух конусов. «Моего», растекшегося по долине. И второго, ушедшего перпендикулярно в каньон.
Лавинных зондов нужно штук двадцать. Шеренга людей. И зондировать всё снизу-вверх. Иначе – никак.
*****
К середине дня на лавине стали появляться какие-то личности. Кто-то назвался спасателем. Поглазели, сфотографировались на фоне лавины, ушли вниз.
К середине дня примчался Жека с мукачевцами – Серёжей Долинаем и Васей Миговичем. Мы с Жекой посмотрели друг другу в глаза.
Какие-то люди передали один стальной зонд. Потом – ещё два.
Пришли местные добровольцы с парой лопат. Начали копать наобум.
Но это были поиски иглы в стоге сена…
*****
К вечеру все ушли вниз. Я с Женей и Долинаем пошли ночевать в «нашу» хату под Гембой. И не смогли лечь.
Рядом лежал спальник Серёги. Его вещи. Миска и кружка… Не было только его.
Проговорили всю ночь. И Женя, вспоминая, как Серёга сбивал лыжей карнизы, в сердцах всё повторял и повторял фразу: «Ну я же говорил ему, что к горам нужно относиться серьёзно!..» Оказалось, Женя сам раньше не был в соседнем урочище. И Серёга в нём не был. Видел лишь сверху, с хребта…
(Ни Чизмар, ни Долинай не знают ещё, что через пять лет пойдут работать в спасслужбу. Сергей Долинай проработает горноспасателем 18 лет. Женя Чизмар работает до сих пор).
Второй день после лавины.
Когда количество собранных по Закарпатью зондов достигло 15-20, мы реализовали классический поиск. Шеренга. Зондирование. Начали с ушедшего в каньон лавинного выноса. И в какой-то момент один из местных парней-добровольцев, введя двухметровый зонд в снег, наткнулся на препятствие… провернул… и вытащил на крючке зонда нить Серёгиной анораки (на советских зондах был крючок или бур).
*****
Раскопки заняли минут тридцать. Серёга лежал на животе, лицом вниз. Под двумя метрами спрессованного снега лавины.
Была сделана техническая фотография места гибели. Женя над телом Серёги с двухметровым зондом в руке. И нога человека, стоящего сверху над ямой. Для прокуратуры, встреча с которой у меня была неизбежной.
Третий день после лавины.
Воловец. Прокуратура. Морг.
«Сколько он жил?» — спросил я эксперта.
Пожав плечом, тот ответил: «Максимум минут десять. Асфиксия».
*****
Я ждал Серёгиного отца у дверей морга. Скользнув по мне невидящим взглядом, он стремительно вошёл в здание, где в одной из комнат на обитом цинком столе лежал его сын — в анораке, горнолыжных штанах и скитурных ботинках. Как откопали.
«Серёжа!» — этот вскрик остался у меня в ушах по сей день. Николай Иванович бросился к телу. Осторожным движением ощупал лицо. Оглядел лежащего холодного сына до ног. Взяв Серёгину ладонь в руку, обернулся ко мне и спросил: «Что с пальцем?». Палец был в лейкопластыре. «Порезал…» — механически произнёс я, готовый провалиться сквозь землю, но не присутствовать здесь.
И через секунду как током меня ударило снова. Серёга в хате действительно палец порезал и обмотал его пластырем. Но вопрос в морге «Что с пальцем?» разорвал меня в клочья. Отец остаётся отцом даже для мёртвого сына. Если пластырь – значит рана. Значит сын ощущал боль. И отцу было важно знать всё. «Что с пальцем?»… у мёртвого уже сына…. в морге.
*****
В микроавтобусе RAF, на котором Николай Иванович приехал из Киева, водитель предварительно снял все сиденья кроме передних.
Получив в прокуратуре сопроводительные документы на тело, в ночь со 2 на 3 февраля мы двинулись в Киев. Я – рядом с водителем. За нашими спинами – Серёга в открытом гробу. И возле гроба на ящиках, глядя сыну в лицо – Серёгин отец.
*****
Николай Иванович. Человек колоссального мужества. Он с водителем даже пытался шутить, чтобы тот не уснул. Видя моё состояние — пытался поддержать всячески, хотя казалось бы…
Но когда он отворачивался от нас и глядел в лицо сына — замолкал, и глаза начинали блестеть. А когда поправлял под головой Серёги подушечку, чтоб тому было мягко и голова не болталась на дорожных ухабах – тут душило меня.
Но я ещё представить не мог, каким испытанием станет для меня встреча с Серёжиной мамой.
День похорон.
*****
Серёгу хоронили без кремации, на Берковецком кладбище в Киеве.
Красавец-брюнет. Костюм. Белая рубаха под галстук. Скрещенные на груди руки. И … лейкопластырь на пальце, на котором был заклинен мой взгляд.
Проститься приехало огромное количество людей альпинистского братства из разных городов Украины. Для поминок был снят большой зал. И только тут, перед началом, когда все стояли группками и вполголоса перешёптывались на входе, Николай Иванович подошёл ко мне и сказал: «Тебя хочет видеть Серёжина мама».
До этого ей было не до меня. Она была с сыном до последнего броска земли в яму. Но наступил момент, когда она захотела посмотреть мне в глаза.
Николай Иванович подвёл и представил. Она стояла в окружении родственников. Но даже сквозь слёзы попыталась выразить доброжелательность уголком губ. После чего тихо спросила: «Николай, как это было?»
Именно в этот момент я пожалел, что лавина не убила меня. Я стоял под её взглядом. Живой. Когда Серёга на её глазах был закопан. И в воздухе висел вопрос, который мне никто не задал и не сделал бы этого ни при каких обстоятельствах. Но этим вопросом была пропитана аура вокруг нас. Почему из двух попавших в лавину погиб именно её сын. А я – выжил.
*****
Я не мог отмолчаться.
Встал. Сказал. Как оторвалась лавина. Первая. Вторая. Искал четыре часа. Не нашёл. Серёжа был на двухметровой глубине в толще снега. Эксперт сказал, что он жил минут десять, не больше.
… и после поминок ко мне подошёл кто-то из Серёгиных родственников: «Николай, так Серёжа всё-таки мучился эти десять минут, да? Господи, раз уж это произошло, лучше бы он умер сразу… Лучше бы перед смертью не мучился…»
Для меня это был ещё один стоячий нокдаун тех дней. И очередной жесточайший урок на всю жизнь. Никому не нужна твоя правда. Документализм свой выбрось к чертям. Если судьба поставила перед неотвратимостью рассказывать кому-то о смерти близкого человека – говори, что он умер мгновенно.
Да. Мгновенно… Без мук. Тех мук, которые мучают близких.
Четыре месяца спустя.
В конце мая я внезапно понадобился десяткам людей. Со мной хотели поговорить, встретиться. Но я исчез.
И это тот случай, когда я с абсолютной точностью могу ответить на вопрос: «Что вы делали 20.05.1994 двадцать пять лет назад?»
20 мая 1994 года я сидел на лавине. Один. Под мелким, хмурым, шедшим над Боржавой дождём. В этот день мне исполнилось 35 лет.
*****
Я не мог в Киеве принимать поздравления, играть улыбку и радость. Я должен был приехать к нему. Не на кладбище – к телу. А сюда. Где витал его дух. Я чувствовал потребность провести этот день с ним. Я не мог смириться с мыслью о том, что ему уже не исполнится 35. А мне вот — исполнилось.
*****
Я тупо смотрел на уже подтаявший средь зелёной травы вынос лавины, лежащий теми же двумя языками. Чуть меньше размером, чуть тоньше. И искал ответы на мучившие меня всё это время вопросы: «Почему мы попали в лавину?? Почему он, а не я??»
И тут ответы нашлись.
Первое. То, чего мы знать не могли. Сыгравшее основную роль в сходе лавины. Мы попали в ловушку рельефа. В летний ручей, которого зимой НЕ БЫЛО ВИДНО ВООБЩЕ.
Мы с Женей потом много раз будем фотографировать это место. И я приведу две фотографии разных лет.
На первом (сдвоенном) фото явно виден овраг метра три глубиной. На втором — он засыпан, и лишь слегка обозначен снежным рисунком.
Так вот в 94-м году этого оврага (ручья) не было видно вообще. Снег и ветер сделали так, что склон представлял собой снежное поле без каких-либо признаков рва под поверхностью. Такое перемещение снега называется ветровым переносом. А то, что видим на фото – ловушкой рельефа.
И мы попали в ловушку.
Двигаясь вдоль кромки деревьев по ровной стабильной поверхности (по фото – справа налево), мы наехали на скопившуюся в ручье огромную массу снега (по сравнению с остальным склоном), которая сошла вместе с нами. Сначала нижняя часть. Потом фатальная – верхняя.
Это было невозможно предвидеть. Об этой ловушке можно было лишь заранее знать.
*****
Второе. Почему я остался в живых.
Я нашёл свои палки. К маю вытаяв, они лежали на поверхности снега. Одна – на конусе, в который был вынесен я. Вторая – в каньоне, в котором откопали Серёгу.
И тогда пришло понимание, по какому лезвию я был проведен судьбой.
Чуть левее – я оказался бы впрессованным в снег в узком каньоне с Серёгой. Но судьба взяла на сантиметры правее, и меня вынесло в растёкшийся конус, в долину.
Две палки, разнесенные по двум конусам. Расстояние рук. Грань между жизнью и смертью.
*****
Вернувшись в Киев я никому ничего не сказал. На все недоумённо-весёлые вопросы друзей «Где пропадал?? Где праздновал юбилей??» отвечал лишь улыбкой и шуткой. О том, где «праздновал» — говорю сейчас. Впервые за 25 лет.
А тогда спустя месяц Жеке только обтекаемо по телефону сказал, мол, «Съездил на лавину, палки нашёл», не привязываясь к дню рождения. После чего перебил рукояти найденных палок с теми самыми срабатывающими предохранителями на свои альпинистские Leki Makalu.
Желто-черные палки с синими рукоятями – дизайнеры Leki не позволили бы себе такое цветовое решение. Но эти палки надолго станут моим талисманом. И при оторванных давно темляках хранятся у меня до сих пор.
Пять лет спустя.
В 99-м отложенное в мышечной памяти и вбитое в мозг на подкорку «чувство лавины» мне спасло жизнь. И всей группе.
Мы с Юрой Черевко и нашим другом из Англии Майком Хомером шли классический скитурный маршрут Haute Route в Альпах (от подножья Монблана во Франции до Маттерхорна в Швейцарии). Дело было при спуске с перевала по одному из ледников Альп.
Я ехал первым. Отыскивал путь между ступеней ледопада в отвратительную погоду с ограниченной видимостью. Склон… сброс.. ледовая трещина… объезд… траверс… склон…
И тут меня пронзило как электрическим током. В ногах возникли ощущения, которые я испытал пять лет назад. То же поведение лыж. То же заныривание. Ассоциации… Пережитое в 94-м в секунду пронеслось в голове. Ударило по всем нервным клеткам. Мне показалось, что склон тронулся.
Внутри будто выключили рубильник. Мышцы в миг стали тряпками. И я рухнул …
… но через секунду пришло осознание — склон стоит.
*****
Я лежал и орал так, как никогда до этого в жизни. «Стоя-аать!!!!» — вопросом нашей жизни и смерти было не оказаться на этом склоне втроём. Нужно было остановить Юру с Майком, чтобы они не съехали по оставленным мною следам и не нагрузили дополнительно склон.
Из-за перегиба в тумане показались их головы. «Стоя-ать!!!!»
Остановились. «В объезд!!!!»
К тому времени меня с Юрой связывали около 20 лет совместных тренировок и восхождений. Он меня понял. Моё лежачее положение в сочетании с воплями не означало получения травмы и взываний о помощи. Оно сигнализировало об опасности. И Юра провёл Майка в объезд, со стороны наблюдая за моими движениями. В готовности в случае схода лавины начать тут же поиск – мы уже были экипированы лавинными датчиками и современными зондами.
*****
Ощущения полёта в лавине 94-го стучали мне в мозг. Каждую секунду я ожидал хлопка, треска склона и вздыбливания вокруг снежных масс. Распластавшись, чтобы минимизировать давление на поверхность, я полз на животе головой вниз по склону, волоча в руках снятые с себя лыжи. Пока не дополз до языка ледника, на котором меня ждали Майк с Юрой.
После чего ещё долго сидел в безопасности, переводя дух и прихлёбывая приготовленный чай. А в мозгах циклично прокручивалась лавина 94-го года. И те ощущения – за миг до лавины, в момент, после…
В окнах тумана мы потом увидели снизу – да, это был лавиноопасный крутой склон, на который я въехал в условиях ограниченной видимости. Но спасла обострённая интуиция. И на желтых палках – синие рукояти с красными предохранителями, которые были со мной в 94-м. Талисман. Оберег. Хоть я не очень-то суеверен…
10 лет спустя.
Десять лет спустя исчезла наша традиция собираться каждый год в хате под Гембой, скитурить по Боржавским гребням и ходить к мемориальному камню у места Серёгиной гибели.
В течение десяти лет каждый январь мы созванивались с Женей, оговаривали дату встречи, после чего я ставил в известность друзей, имеющих скитурное снаряжение. Это было обязательное мероприятие для нас с Жекой.
Поначалу встречались компанией тех, кто знал Серёгу Ляхимца лично – Юра Черевко, Витя Грищенко, Саша Толстоусов, Гриша Чуб и другие парни Old School. Но с ростом популярности скитура к нам стали присоединяться молодые ребята. Так это и называлось – «выезд к Серёге».
А через десять лет на месте нашей «Швейцарии» начали рубить просеку и устанавливать опоры канатной дороги. С запуском которой Гембовское ущелье превратилось в проходной двор.
Гембовская хата оказалась в центре проходного двора. И мы перестали в ней жить. Но не перестали ходить к мемориальному камню. Просто останавливались уже в Пилипце, который превратился в Мекку украинского фрирайда.
19 лет спустя.
В январе 2013 года на Боржаве в лавину попала двойка сноубордистов – Максим Пономаренко и Дима Беляев. Макс погиб, Дима более суток ждал помощи, лёжа в снегу с переломами ног. Диму нашла группа спасателей с Женей Чизмаром во главе.
Этот случай стал для меня спусковым механизмом, и я написал первую в жизни статью об опасности зимних Карпат — «Лавина на Боржаве, январь 2013».
Написал о Жене Чизмаре. О спасработах, в результате которых Дима был найден. О лавине 94-го года без деталей. Сделав первые предупреждения о том, что к Карпатам, как к любым горам, нужно относиться серьёзно.
Когда я оканчивал статью, погиб Виктор Грищенко. Которого я встретил тогда, в роковой день 94-го. С которым искал. С которым останавливался потом на Гембовской хате и ходил вместе «к Серёге».
Грищенко погиб в том же урочище. В тумане, идя с Витей Багметом, наступив на карниз. Карпаты смогли обмануть даже его — прошедшего в альпинизме огонь, воду и медные трубы. Это не укладывается в голове до сих пор.
И мы теперь ходим к троим. К нему. К Вите Багмету. И Серёге. Мемориальные доски с их именами прибиты на одном камне.
25 лет спустя.
26 лет спустя.
Сегодня 30 января 2020 года — я ставлю последнюю точку. Но датирую статью тридцатым января 2019. Для меня это важно. И первую фразу «Вот и прошло 25 лет» не буду менять.
Всё. Точка.
30 января 2019 года, Николай Дроботенко
влад
будем жить и помнить